Мама - Анархия, Папа - Ислам

Харун Сидоров

Мама – Анархия, Папа – Ислам

(новые мусульмане и национал-анархисты:

возможности взаимодействия)

Глобализация и «новые мусульмане»

Новым мусульманам приходится быть на перекрестке различных интересов, групп и устремлений, как Исламской уммы, к которой они относятся по своей религии, так и своих народов, к которым они принадлежат по культуре и рождению.

«Новые мусульмане» могут быть белыми, черными или желтыми, русскими, французами или зулусами, но во всех этих случаях речь будет идти о группах, стремящихся к созиданию и сохранению собственной исламской культурной идентичности, в противоположность той части новообращенных мусульман, которые ориентированы на растворение в абстрактной «умме».

В свою очередь эта мифическая «умма» - в противоположность реальной Исламской умме, охватывающей все группы мусульман – предстает в двух возможных ликах: «этнических мусульман» или традиционно исламских народов (которые, на самом деле, когда-то тоже были «новыми мусульманами») и мультиэтнического и мультирасового – «цветного ислама», возникающего в местах смешения и переплавки разнородных этнических мусульман с разнородными же новообращенными мусульманами.

Таким образом, в этой достаточно условной и непринципиальной с исламских теологических позиций классификации (отсюда и кавычки), можно говорить о трех группах современной Исламской уммы: 1) «этнических» (староэтнических) мусульманах – главным образом это мусульманские народы, живущие на своей земле, или их представители, проживающие в достаточно закрытых диаспорах за рубежом, 2) «цветных» (мультиэтнических) мусульманах – иммигрантах и новообращенных мусульманах, образующих новые сплавы в условиях мультикультурализма и глобализации, и 3) «новых» (новоэтнических) мусульманах – новых для Ислама этнических групп, представители которых коллективно входят в Исламскую умму и сохраняются в ней.

Новым или новоэтническим мусульманам приходится выстраивать не всегда простые отношения как с другими сегментами Исламской уммы, так и с немусульманским большинством своих природных культур и этносов, обусловленные стремлением, с одной стороны, полностью следовать Исламу, с другой стороны, сохранять свою идентичность и призывать к Исламу свой народ, а не отказываться от него, как это делает часть новообращенных мусульман.

Это двойственное положение неизбежно отражается на идейной маркировке таких новых мусульман. Будучи в своих собственных глазах добрыми мусульманами и добрыми представителями своих народов, со стороны, порой, они воспринимаются многими представителями последних как «национал-предатели», а первых – наоборот, как «националисты».

В старые-добрые времена, когда действовал принцип «один народ – одна земля – одна религия», этот вопрос решался очень просто. Либо Ислам завоевывал для себя (убеждением или силой) целый народ, и тогда он становился целиком мусульманским. Либо, если это не удавалось, и происходила, например, христианская реконкиста, как это была в Испании или Балканских странах, мусульмане, в том числе новообращенные, уходили туда, откуда в эти земли пришел Ислам, и растворялись там в местном этномусульманском населении.

Сегодня, однако, эти простые правила перестают работать, и не потому, что люди стали гуманней и добрей, а народы вдруг возжелали мирного сосуществования религий и культур на одних и тех же территориях. А потому, что спецификой момента является явление под названием «глобализация», порожденное объективным ходом развития истории, которое, нравится это кому-то или нет, взламывает сам принцип национального государства и формирует причудливые этнодемографические конфигурации, становящиеся реальностью наших времен явочным порядком.

Эти изменения отражаются не только на Исламской умме, сплошь и рядом трансформируя простую идентичность традиционных мусульман, основанную на отождествлении религии и культуры. Не в меньшей степени они затрагивают и представителей народов, которые сталкиваются с мусульманами, обнаруживая постепенное исчезновение не только привычного принципа «одна территория – один народ», но и самого содержания идентичности «нации», которая все больше и больше отвязывается не только от традиционной религии, но и от привычной, опознаваемой как «национальная» культуры.

И опять же, в среде последних также есть несколько возможных реакций на этот процесс и групп, в который объединены их последователи.

Первые – это мультикультуралисты, которых полностью устраивает этот процесс и которые мыслят себя как чистые космополиты – граждане земли без какой либо привязки к культуре или этносу.

Вторые – это националисты, которые воспринимают его как смертельную угрозу себе и ратуют за возрождение этнически и культурно чистых государств на определенной территории.

Третья группа – более сложная. Возможно, они и хотели бы восстановления однородности стран и территорий и в определенных случаях и на определенных условиях готовы их поддержать, однако, в целом понимают, что процесс глобализации и деконструкции однородных государств неизбежен, и надо строить свою стратегию выживания и развития, исходя из него.

Последнюю группу представляют бывшие, разочаровавшиеся националисты, пришедшие к выводу о несостоятельности стратегии и идеологии национализма в наши дни. Интересно, что такие же люди, зачастую, и пополняют ряды новых или новоэтнических мусульман.

Третья позиция – национал-анархисты

Яркими представителями последнего направления являются последователи такого парадоксального, на первый взгляд, движения как национал-анархисты.

Многим сегодня оно еще покажется некой экзотической диковинкой, каковым в постмодернистском обществе несть числа. Однако националистам старой школы и привыкшим судить по ним о национал-патриотах, когда-то диковинкой казалось сочетание «национал-демократы». Однако прошло всего несколько лет и последние в наши дни превратились чуть ли не в мейнстрим националистического движения. Национал-анархисты же в свою очередь являются одной из фракций, причем, пожалуй, наиболее концептуально заточенной и цельной, самой новой волны национального движения, наряду с такими группами как автономы, социал-националисты, пиплхейтеры и другие ее представители. Поэтому не исключено, что именно ее завтра можно будет увидеть в авангарде оппозиции тем же самым национал-демократам, которые сегодня уверенно доминируют в современном европейском национализме, учитывая то, что старых национал-социалистов в нем почти не осталось, а нео-наци фактически являются теми же нацдемами.

И в этом смысле национал-анархисты, автономы и социал-националисты, представляющие собой своеобразный лево-национальный фронт, парадоксальным образом могут стать оппозицией национализму справа, тогда как такой оппозицией слева являются «розовые» (социал-демократы) и «красные» (коммунисты, троцкисты и т.п.).

Трой Саутгейт – отец-основатель национал-анархизма

В современном политическом пространстве Запада основоположником и главным идеологом этого направления по праву считается англичанин Трой Саутгейт.

В молодости он начинал в Национальном Фронте – организации, из которой впоследствии вышла крупнейшая среди правых Британская Национальная Партия, и входил в его руководство наряду с нынешним лидером последней Ником Грифином. Саутгейт был одним из вдохновителей разгромленных полицией отрядов самообороны местного населения в Западном Йоркшире и отсидел в тюрьме восемнадцать месяцев за столкновение с коммунистами.

Однако со временем в идейном отношении он все более и более радикализируется и занимает антисистемные позиции, что приводит его к размежеванию с националистами вроде Ника Грифина, выбравших путь интеграции в систему в виде парламентской партии. Кстати, аналогичный путь проходит и другой знаковый британский правый радикал – лидер боевых ячеек «Комбат 18» Дэвид Мьятт, которого неприятие и бесперспективность националистического оппортунизма приводит в Ислам.

Что касается Саутгейта, то постепенно его национал-революционная группа переходит на радикальные анархистские позиции, в результате чего в начале нулевых годов и возникает как практический, так и мировоззренческий синтез национал-анархизма. Вскоре он вдохновляет разнообразные группы, которые разносят национал-анархизм по всему Западу.

Возможен ли национал-анархизм?

Для многих, сталкивающихся с национал-анархизмом, абсурдным и внутренне противоречивым кажется уже само его название.

В самом деле, анархизм воспринимается большинством со стороны и частью его последователей именно как преодоление любых рамок, авторитетов и условностей. Национализм по своей сути, напротив, является авторитарной установкой, предполагающей отграничение своих от чужих по принципу определенной идентичности, ее выстраивание и защиту, наличие определенной системы ценностей и авторитетов, обязательных для члена данного сообщества.

В этом смысле национал-анархизм сегодня воспринимают в штыки в первую очередь сами такие анархисты, их догматическая и непримиримая часть. Как же в полемике с ними обосновывают и защищают свою платформу национал-анархисты и в чем она вообще заключается.

Анархия в понимании национал-анархистов является не отрицанием власти и авторитета вообще, но отрицанием конкретно государства. В этом смысле их можно было бы обвинить в том, что они намеренно сужают рамки анархизма и, по сути, являются не анархистами, а антиэтатистами (антигосударственниками), если бы не одно но.

А «но» это заключается в том, что многие выдающиеся и теоретики, и практики, которые в мире считаются отцами-основоположниками анархизма, такие как Прудон, Бакунин или Нестор Махно, стояли фактически на тех же самых позициях.

Так, знаменитое гуляй-поле Нестора Махно, являющееся практическим воплощением идей анархии, отличалось жесткой и эффективной военной самоорганизацией, а Михаилу Бакунину, крупнейшему теоретику анархизма, было отнюдь не чуждо национальное самосознание, апеллируя к которому он в том числе и вел борьбу с еврейским Интернационалом Маркса, равно как схожие настроения были присущи и другому теоретику анархизма – Прудону.

С этих, и практических, и вполне классических для анархистской теории позиций, анархия подразумевает в первую очередь естественную организацию людей без гнета внешних, искусственных факторов, таких как государство или капитал.

Со своей стороны национал-анархисты в наши дни указывают на то, что именно капиталистическая глобализация разрушает естественный уклад людей и народов по всей земле, заставляя их силой государственного принуждения отказываться от своей этнической идентичности и становиться помимо своей воли топливом плавильного котла – могильника народов и рас. И если в эпоху раннего колониализма жертвами этой системы становились индейцы или другие туземцы Третьего мира, то сегодня эта участь ждет уже коренное население самой Европы.

Национал-анархизм = национализм + анархизм?

Однако надо оговориться, что, будучи верным по сути, название национал-анархизм является не совсем точным, если понимать под ним соединение анархизма и национализма, то есть анархический национализм. Идеологи национал-анархизма поясняют, что они не являются националистами и выступают с позиций защиты не наций, являющихся порождениями государства и капитализма, а естественных общностей, таких как этносы, региональные идентичности, расовые группы.

В этом смысле более точным было бы называть это явлением этноанархизмом, однако, в силу научного звучания такого названия, для большей доступности используется именно национал-анархизм. Впрочем, название совершенно непринципиально для этих людей и может видоизменяться от ситуации к ситуации – на то они, в конце концов, и анархисты.

Итак, в чем же отличие национал-анархистов от националистов, с одной стороны, и догматических анархистов, с другой?

Национал-анархисты выступают за национальную (идентаристскую) самоорганизацию на безгосударственной, общинной основе.

Желая сохранения национальной идентичности, в отличие от националистов они не борются за национальное государство, считая возможной и естественной миграцию различных народов и рас по земному шару.

При этом выступая за самоорганизацию и автономию от государства локальных общин, в отличие от догматических анархистов они отрицают принудительный интернационализм плавильного котла и добиваются права создавать такие общины в том числе по принципу единства идентичности их членов.

Национал-анархистский плюрализм

Как современное государство, так и догматические анархисты при всей их декларативной непримиримости к нему, едины в одном подходе - все члены общества должны жить по одним и тем же законам и принципам, в одном случае государственным, в другом - устанавливаемым догматической идеологией.

В частности, анархисты хотят фактически принудить к сосуществованию в одном обществе людей с не только разными идентичностями, но и с разными ценностями, настаивая на необходимости феминизма, гомосексуализма, секуляризма и т.д. Это значит, что автономно существующая община верующих, сохраняющих внутри себя патриархальный уклад и живущих по законам своей религии, для них неприемлема так же, как и для государственников.

Национал-анархисты, напротив, считают, что люди могут создавать общины по естественным для них критериям и жить внутри них по естественным для них принципам и законам, если они не пытаются навязать их другим.

Это означает, в том числе, возможность создания и автономии общин расовыми или/и религиозными группами.

Национал-анархисты в отличие от догматических националистов не отрицают смешения рас и культур в принципе, но в отличие от догматических интернационалистов не хотят участвовать в нем сами и желают сохранения для себя и своих детей собственной идентичности.

Это означает, что национал-анархисты не против наличия интернациональных, смешанных поселений и готовы с ними мирно и дружелюбно сосуществовать при условии, что те в свою очередь признают аналогичное право за ними и готовы принять их такими, какие они есть, не навязывая им своих принципов и законов.

Смешанные браки

Хотя в целом национал-анархисты стоят на позициях расового сепаратизма, они не отрицают смешанные браки как таковые.

Так, отвечая на вопрос о том, должны ли быть запрещены смешанные браки, Саутгейт говорит: «Как таковые нет. Эти вопросы должны решаться заинтересованными сторонами, хотя лично мы непреклонны в том, что в нашей общине таковых быть не может».

Таким образом, речь идет о том, что политика в этой сфере также является прерогативой общины, будь то смешанной или однородной. По-видимому, имеется в виду, что во втором случае решение должно приниматься исходя из возможности ассимиляции супруга и детей от него в общине, а также необходимости сохранения базового типа внутри нее. Впрочем, в других случаях общины могут стоять в этом вопросе на бескомпромиссных позициях.

Иммиграция

Национал-анархистыне просто считают иммиграцию неизбежной, но и призывают к тому, чтобы она была двухсторонним движением।

Так, Трой Саутгейт считает, что тем белым, для которых Европа перестала быть комфортной из-за заселения ее неевропейскими мигрантами, помимо создания автономных расовых общин внутри нее следует прибегать к иммиграции в другие части света, где создание таких общин будет возможным. При этом Саутгейт ссылается на нормальность такой миграционной мобильности для индоевропейцев, которые с незапамятных времен мигрировали по всей земле.

Национал-анархисты: правые или левые?

У многих вызывает затруднение вопрос, к какому лагерю относить национал-анархистов - правому или левому, так как от них отказываются и те, и другие. Для левых они, бесспорно, правые - опасные хамелеоны и волки в овечьих шкурах. Для большинства правых, наоборот, они леваки, пытающиеся отравить национальный лагерь анархией.

На самом деле, если острие политического клинка национал-анархизма имеет, безусловно, левую заточенность (антикапитализм, антиэтатизм), то философски ковался он, конечно, в правой кузнице.

В основе мировоззрения многих идеологов национал-анархизма лежит радикальный пессимистический традиционализм позднего Юлиуса Эволы ("Оседлать тигра"), немалое влияние на них оказали и новые правые (ГРЕС).

Таким образом, национал-анархизм представляет собой парадоксальный пример того, как жестко правая по своим изначальным установкам позиция в итоге эволюции смещается к левому краю. Напротив, некоторые национал-анархисты представляют собой изначально рафинированных анархистов, которые, как это было с Бакуниным, столкнувшись с внутренней конфликтностью интернационального движения, в итоге самоопределились в национальном отношении.

Стратегия длинных действий

Новейшая история Запада знает ряд примеров того, как общины, стоявшие на позициях подобного анархического расового сепаратизма, входили в жесткую конфронтацию с правительствами, которая зачастую заканчивалась их физическим разгромом и уничтожением. Саутгейт говорит об этом следующее:

«Все мы знаем, что случилось с безвинными детьми в Уэко, с семьей Рэнди Уивера и с участниками налоговых бунтов из Мичиганского Ополчения. Поэтому для нашего успеха крайне важно, чтобы национал-анархистские общины не высовывались и не провоцировали столкновения с государством. По всему миру можно найти мирные анархистские и сепаратистские общины, не говоря уже о племенных строях, существовавших многие тысячи лет. Главное не высовываться. Страны вроде Англии оказались для нас безвозвратно утеряны из-за крупномасштабной иммиграции и социально-экономического упадка, и есть вероятность, что мы будем вынуждены создать эти общины за рубежом. Это решение не столь радикально, как может показаться, если учесть, что индоевропейцы и в прошлом мигрировали бессчетное количество раз, да и сегодня продолжают массово перебираться в Новую Зеландию и Испанию. В то время, как Запад близится к неминуемому упадку и закату, национал-анархисты продолжают изучать альтернативные социально-экономические модели, способные стать реальной заменой Системе, рушащейся вокруг нас. Зачастую борьба с капитализмом будет происходить на периферии, а не в центре. Мы не должны забывать о том, что Запад способен сохранить свой привелигированный образ жизни исключительно путем эксплуатации т.н. Третьего мира – именно поэтому гораздо реальнее революция на периферии, чем попытка борьбы с капиталистами на их же территории в Европе или Северной Америке. Между прочим, тот же самый процесс привел к падению Римской Империи. Также важно рассматривать национал-анархизм как часть долговременной стратегии; может пройти не одно десятилетие, прежде, чем эти идеи по-настоящему начнут действовать. Но зато нам играет на руку то, что с каждым разом, когда система становится чуть-чуть слабее, мы становимся чуть-чуть сильнее, ровно на столько же. Со временем все больше людей будут отворачиваться от массового потребления, и сама идея проживания небольшими, децентрализованными общинами единомышленников станет более привлекательной и реальной».

Таким образом в отличие от отдельных общин, как мы видим, идеологи НА призывают к стратегии длинной конфронтации, которая заключается в строительстве жизнеспособных общин, заполнении многочисленных брешей внутри мировой системы и ведении культурной борьбы за постгосударственный плюралистический общинный порядок будущего.

Национал-анархисты и мусульмане – потенциальные союзники

Чем же национал-анархисты могут быть интересны мусульманам вообще и новым мусульманам в частности?

Объективно они являются нашими союзниками по следующим вопросам:

1) 1) национал-анархисты поддерживают антиколониальную борьбу мусульман против западного империализма и международного сионизма;

2) 2) национал-анархисты выступают за право жителей западных стран жить в автономных общинах по собственным законам, что в интересах:

а) мусульман Запада в целом, ибо дало бы им возможность создавать шариатские кварталы или поселения;

б) новых мусульман в частности, будь то белые мусульмане или черные мусульмане, создавать такие поселения, в которых будет гарантирована их новая идентичность;

3) Наконец, что немаловажно, национал-анархисты являются союзниками Ислама в борьбе с мировой системой риба, то есть, финансовой плутократии и ростовщичества, являющейся одним из основных корней многих зол современного мира.

В этом смысле национал-анархисты выгодно отличаются от тех же классических анархистов и левых догматиков, которые выступают как против «исламского фундаментализма» в самих мусульманских странах, так и за растворение мусульманских меньшинств Запада в безликом «мультикультурном», а на самом деле антикультурном, плавильном котле.

В этом отношении национал-анархисты являются для мусульман интересным партнером по диалогу и возможным союзником в отстаивании общих требований, тем более интересным, что национал-анархисты могут быть и в ряде случаев объективно становятся связующим звеном и посредником между исламскими и национально-радикальными силами анархистского и автономистского толка.

Новые мусульмане и национал-анархизм

Между новыми мусульманами (белыми мусульманами, черными мусульманами и т.д.) и национал-анархистами есть еще более выраженное политическое сходство.

И новые мусульмане, и национал-анархисты являются составной частью интернациональных феноменов – Ислама и исламской уммы в одном случае и анархизма в другом. При этом спецификой обоих является то, что, будучи частью интернациональных идеологий и феноменов, они являются их своего рода национальными фракциями или секциями, в том смысле, что ориентированы внутри них на сохранение собственной этнокультурной идентичности и противодействие ассимиляции со стороны тоталитарного интернационализма.

В обоих случаях им приходится сталкиваться и с нападками таких тоталитарных, воинствующих интернационалистов, обвиняющих их в отходе от изначального кредо во имя национализма, а то и просто в мимикрии своих реальных целей и задач.

При этом сами и новые мусульмане, и национал-анархисты считают себя вполне последовательными адептами канонического Ислама в одном случае и анархизма в другом. И если за национал-анархистов говорит авторитет Бакунина и Прудона, которым отнюдь не были чужды национальное самосознание, то новые мусульмане ссылаются на опыт Мединской общины Пророка Мухаммада, мир ему и молитва, сохранявшей внутри себя родоплеменное деление, а также историческую практику Исламской уммы, в которой прекрасно сохранялись все принявшие Ислам народы, соцветие которых и составляет реальную Умму в противоположность химерической «просто умме» воинствующих интернационалистов.

Однако в случае с Исламом отношение к национальному вопросу обречено иметь более сложный характер, так как, при всем уважении к анархизму, Ислам, безусловно, представляет собой более всеобъемлющий и развитый политический и исторический феномен, имеющий массу различных срезов.

Ислам и национализм

Рассуждая о национализме, выведшем на первый план пресловутый национальный вопрос, надо иметь в виду, что он является новым политическим феноменом, который не был присущ традиционному обществу, ни европейско-христианскому, ни какому либо из исламских. Этничность всегда присутствовала в любом из них, ибо она является неизбежной частью природной реальности человека, однако, в отличие от Нового времени, принесшего с собой национализм, она не имела политизированного характера.

Если исторически рассматривать Исламскую умму, то в ней этнический фактор проявлял себя по-разному.

Оммеядский халифат был многонациональной империей с арабской этнической доминантой, которая, начиная с переворота Аббасидов постепенно вытесняется и растворяется в новой исторической общности мусульман Востока, которых сегодня называют арабами, но которые ими являются только по языку.

Новые исламизированные народы, географически отделенные от Исламского Хартленда, обычно, составляли моноэтнические или по крайней мере этнические родственные и консолидированные общности и образования, такие как эмираты в Булгарии, Малайзии и Индонезии. То же касается мусульман, сохранявших анархо-племенной, негосударственный уклад, как это было в Йемене, в Афганистане среди пуштунов или у вайнахов на Кавказе.

Исторически последний Османский халифат интересен тем, что внутри него сочетались обе модели, которые можно встретить в исламской истории – этногенез мусульманской нации смешанного происхождения (османы) и сохранение этнически обособленных мусульманских народов на периферии (албанцы).

Тем не менее, при том, что национальная политика османов была максимально плюралистической для империи, надо констатировать, что именно недооценка ими такого нового, только-только возникающего феномена как национализм, стала одной из причин политического коллапса последнего Халифата.

Дело в том, что османы принимали покоренные империей народы, такими, какие они есть, при условии, что те признавали верховенство их власти и принимали условия, из нее вытекающие (джизья, харадж и т.д.). У всех этих народов сохранялись собственные национальные элиты, естественно, исключительно христианские. При этом миллионы представителей этих народов, принимавших Ислам, вливались в единое полиэтническое исламское сообщество Османского халифата, которое окружающие народы воспринимали как «турков», но которые турками, конечно, не были, а были османами.

Поэтому, когда в разгар Нового времени стал происходить подъем национализма, консолидированные христианские элиты этих наций добивались создания национальных государств на антиосманской, антиисламской основе, а миллионы просто мусульман или османов местного этнического происхождения, которых воспринимали как «турок» и «потурченцев», были выброшены из своих стран вместе с отступавшими турками.

В этом отношении те же коммунисты, которых часто обвиняют в отрицании национального самосознания, оказались куда более дальновидны со своей политикой создания культур «национальных по форме и социалистических по содержанию». Даже когда коммунизм приносился в новые страны на штыках, они не ограничивались военно-политическим контролем над территориями, а незамедлительно создавали местные национальные компартии и создавали национальные коммунистические кадры, которые и становились проводниками коммунистической идеологии и советской имперской политики в своем обществе.

В наши дни вопрос стоит, пусть и не точно так, но достаточно схожим образом. Если национальное государство уже сходит на нет, то национализм, как мы видим, используется достаточно активно, причем, на Западе, как это произошло в свое время на Балканах, он все больше и больше используется именно против Ислама и мусульман.

В этих условиях стихийное формирование смешанных, мультирасовых и мультикультурных исламских общин на Западе имеет двойственный характер. С одной стороны, оно является неизбежным атрибутом глобализации и ответом Ислама на нее, попыткой использовать ее для своей экспансии, при том, что империалистические державы хотят и пытаются использовать ее только против него.

С другой стороны, такие общины, наряду с замкнутыми землячествами этнических (староэтнических) мусульман не только принимают на себя удар поднимающегося национализма, но и объективно подставляют под него любое исламское присутствие на Западе, ставя знак равенства между исламским и иностранным или ненациональным.

Как и в случае с политикой османов, подобный слепой интернационализм или антинационализм противоречит стратегическим интересам распространения Ислама как мировой религии среди новых народов и земель. Несложно заметить, что после победы националистических движений, Ислам и османское цивилизационное наследие на Балканах сохранились только там, где они впитались в национальную почву и смогли сформировать новые мусульманские народы – боснийцев и албанцев.

Именно поэтому становление феноменов новых мусульман является одним из приоритетов распространения и сохранения Ислама в доселе неведомых для него странах в условиях глобализации, которая в той или иной ее форме неизбежна, если не для всего мира, то, по крайней мере, для Запада.

Новые мусульмане на Западе: этнополитический опыт

Развитие общин и общностей новых мусульман в разных местах принимает разные формы.

В США они представлены в первую очередь черными мусульманами – афроамериканцами, принявшими Ислам за последние полвека, численность которых исчисляется уже миллионами. И несмотря на то, что большинство из них уже не имеют отношения к явно еретической «Нации Ислама», претендующей представлять «черных мусульман», сила и устойчивость этого феномена такова, что ортодоксальные мусульмане черной расы сплошь и рядом создают свои сообщества и центры там, где уже есть таковые этнических (староэтнических) и мультирасовых мусульман.

В Западной Европе наблюдается более сложная ситуация.

Например, в Британии есть общины британских мусульман, которые в культурном отношении отличают себя от этнических мусульман пакистанского и иного происхождения, фактически утверждающих на новой родине модель диаспоры и диаспорального ислама. Тем не менее, будучи органичными британцами и европейцами по культуре, многие члены таких общин этнически не являются ни британцами, ни белыми, а представляют собой либо цветных, рожденных в Британии не в первом поколении, либо детей от смешанных браков. Правда, при этом этнические британцы в таких общинах не просто есть, но в культурном отношении чувствуют себя, как рыба в воде, ибо общины ориентируются на английский язык и культуру, однако, фенотипический облик таких общин далек от облика «старой-доброй Англии».

Иной является ситуация в Испании. Если внешний облик среднего британского мусульманина с трудом напоминает английский или шотландский, то в испанских сообществах бросается в глаза масса хрестоматийных, ярко выраженных испанцев или – в зависимости от региона – тех же басков.

Община немецких мусульман представляет собой нечто среднее между двумя этими вариантами, но, все же, ближе к испанскому. В ней преобладают немецкие и другие белые мусульмане, однако, имеет место тенденция женитьбы некоторых из них на марокканках и, изредка, на выросших в Германии и воспринявших немецкую культуру турчанках.

При этом надо заметить, что в подавляющем большинстве такие марокканки и турчанки обладают практически европейской внешностью, так что, потомки от таких браков не только являются немцами по культуре и языку, но и чаще всего выглядят как вполне стандартные европейцы, разве что южные. Но и контингент чисто немецких или немецко-европейских семей внутри общины достаточно велик, что в отличие от британского варианта удерживает их в рамках феномена белых мусульман, но не столь национально монолитных, как испанские.

Однако невзирая на расовую однородность или наоборот смешанность, в культурном отношении такие общины европейских мусульман четко отличаются от преобладающих в крупных городах диаспор этнических мусульман или мультирасовых сообществ иммигрантов тем, что базируются на исторически сложившейся в стране культурной основе.

Следовательно, брачно-этническая политика таких общин, вполне согласно с позицией Саутгейта, является их внутренним делом и, по-видимому, в каждом случае обуславливается объективными причинами. Там, где коренные представители титульной нации в массовом количестве принимают Ислам и обладают достаточной витальной силой, сохраняется более-менее однородный облик общины. Там, где этого нет, происходит компенсация за счет иного человеческого контингента, прошедшего культурную переработку, соответственно, среднестатистический внешний облик видоизменяется.

Тем не менее, общины европейских мусульман стремятся не только отличать себя от убежденных иммигрантов и апатридов, но и выбирать соответствующую местность для своего компактного поселения. Так, и в Испании, и в Германии, и в Британии происходило и происходит их стягивание со всей страны в определенные населенные пункты, где за счет их концентрации у них появляется возможность сохранять и воспроизводить свою идентичность, а не растворяться в инокультурной мусульманской среде.

Здесь показательная политика немецких мусульманских общин – они предпочитают стягиваться к крупным городам, где присутствует значительное мусульманское население, в первую очередь иммигрантов (турок, албанцев, боснийцев и т.д.), но при этом жить не в них самих, а в немецких пригородах рядом с ними. Это позволяет им, с одной стороны, сохранять вовлеченность в активную жизнь многонационального исламского сообщества, с другой стороны, вести в своих общинах образ жизни исламский, но при этом органичный для немцев и европейцев. Кстати, национальная политика мусульманских общин в Германии в этом отношении наиболее созвучна идеям национал-анархизма: каждая значимая этническая группа в крупных городах имеет свой центр и свою организацию, но при этом все они тесно между собой взаимодействуют и поддерживают самые лучшие взаимоотношения.

Новые мусульмане и национал-анархисты: совпадение позиций

Итак, как мы видим, в практическом, да и в доктринальном политическом отношении у мусульман Запада и в особенности новых мусульман есть немало точек соприкосновения с национал-анархистами.

Если мусульмане исходят из того, что государство куфра не должно определять их внутреннюю жизнь, то национал-анархисты в принципе отрицают такое право за государством. На практике и в том и в другом случае вывод из обеих доктрин заключается в том, что централистское, унифицирующее государство на Западе должно уступить место гибкой системе договора между общинами, каждая из которых обладает высокой степенью автономии, чем большей, тем лучше.

При этом обе стороны стремятся к свободе переселенческих движений, в результате которых члены какого-то сообщества могут сконцентрироваться в одном месте в результате скупки в нем земли или квартир и создать там для себя автономное поселение или квартал соответственно. Естественно, это противоречит навязчивому стремлению агонизирующих национальных государств обеспечить культурное единообразие всего населения страны, в том числе, пресекая концентрацию обособленных групп в той или иной местности.

При этом новых мусульман, как и национал-анархистов часто отличает экологическая и антиурбанистическая ориентация. Те и другие считают, что сохранить свою идентичность в крупных городах и мегаполисах крайне сложно, поэтому, не отказываясь от присутствия в них как центрах жизни страны, а также понимая, что они неизбежно будут иметь мультикультурный характер, сами они стремятся жить в небольших расово и/или культурно однородных поселениях.

Все эти точки соприкосновения объективно подталкивают мусульман Запада, особенно новых мусульман, и национал-анархистов лучше присмотреться друг к другу, чтобы по возможности общим фронтом отстаивать совпадающие позиции и требования.

Читать дальше...